Исцеления и цельбы

«Да не сокрыт будет источник благодатных врачеваний всем требующим...»

(Кондак 7 Акафиста Пресвятой Богородице перед Ея чудотворной иконой «Всех скорбящих Радость»)

 

Из Кутафьей

Девочка Аллочка была безнадежно больна. Врачи единогласно решили, что она не выздоровеет. Мать девочки Лидия Васильевна была в отчаянии. Для нее больничные посещения дочки были сплошным сердечным мучением. Надо было воодушевлять больную, но на воодушевление не хватало никаких сил. Особенно когда приходилось говорить дочке, что она поправится. Однажды, в таком тягостном состоянии, Лидии Васильевне пришел на память давний разговор у ее знакомых, когда Аллочка была весела и здорова.

Разговор зашел о Московском Кремле. Кто-то из гостей сказал:

— Кремль — это не только наш правительственный центр. Это наша русская православная святыня, несмотря на то, что соборы бездействуют и превращены в музеи. Нам, верующим, когда мы бываем в этих соборах, надо молиться. Просить о том, чтобы Господь вернул нам эти соборы для молитвы, молиться о наших нуждах и печалях. Особенно перед Владимирской иконой Божией Матери. И если наша молитва будет горяча, искренна, от души — Матерь Божия услышит ее и даст нам «вся полезная и благая»: то, что нам действительно нужно.

Тяжело скорбя о дочке, Лидия Васильевна вспомнила этот разговор и решила пойти в Кремль, помолиться об исцелении девочки.

В Кремль Лидию Васильевну не пустили — был санитарный день. Расстроенная неудачей, она с глубокой горечью подумала: «Божия Матерь не допускает меня к Себе — я недостойна».

С чувством этого недостоинства и со слабой надеждой она все-таки остановилась в башне перед мостом, ведущим к Троицким воротам Кремля, и стала мысленно усердно молиться. На другой день, как обычно, она пошла к дочке в больницу. Дочка радостная сидела на постели.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Лидия Васильевна.

— Хорошо, — ответила Аллочка, — я совсем здорова.

— Как здорова?

— А так — совсем здорова. Я, мамочка, сегодня видела сон. Ко мне пришла светлая Тетя и сказала: «Аллочка, будь здорова. И передай маме, что Я ее и из Кутафьей услышала».

Обрадованная Лидия Васильевна стала спрашивать лечащего врача, что произошло с дочкой. Врач, обследовав больную, недоумевала, что с ней случилось. Безнадежно больная девочка была абсолютно здорова. Не доверяя себе, врач позвала для консультации других врачей и заведующего отделением. Они всесторонне осмотрели девочку и были потрясены совершенно непонятной неожиданностью: Аллочка была здорова. Радости Лидии Васильевны не было конца. Она горячо благодарила Божию Матерь за исцеление дочки. Окрыленная, не чувствуя под собою ног, она побежала домой и рассказала обо всем происшедшем мужу и о том, что ей непонятны слова «из Кутафьей услышала».

— Что ж тут непонятного? Кутафья — это название башни перед Троицкими воротами, где ты молилась о помощи Аллочке, — ответил муж.

Аллочку вскоре выписали из больницы. Прошли годы. Аллочка, теперь Алла Львовна, живет благополучно, и у нее уже сын-школьник Юра.

 

Случай из практики

Медицинская сестра Тамара Григорьевна Шевцова, уехавшая недавно за границу, рассказала нам однажды о необыкновенном случае в. ее практике. Она работала тогда в больнице где-то на Таганке. К моему крайнему сожалению, я не помню сейчас ни номера этой больницы, ни фамилий больной и профессора, о которых пойдет речь.

* * *

Профессор вскрыл живот больной и увидел, что раковые метастазы пошли повсюду. Оперировать больную было бесполезно. Больная безнадежна. Зашили. Выдержали в больнице до заживания раны и выписали. При выписке больная сказала профессору:

— Доктор, я теперь, конечно, здорова.

— Да, немножко подлечитесь дома и выздоровеете, -успокаивающе ответил профессор.

Прошло четыре года. В больницу поступает больная с аппендицитом. Каково же было удивление Шевцовой, когда она узнала ту женщину, которая была выписана из больницы в безнадежном состоянии. Фамилия тоже сошлась. Тамара Григорьевна просто не верила своим глазам.

— Вы оперировались у нас?

— Да, четыре года назад.

— А как вы себя чувствуете?

— Очень хорошо, если бы теперь не аппендикс.

Тамара Григорьевна начала подробно расспрашивать больную, как она чувствовала себя перед той операцией и после нее. Вот что поведала эта женщина.

— Перед операцией я чувствовала себя очень плохо. Постоянные боли в животе, рвота, отсутствие аппетита. Я очень похудела и ослабла. С надеждой молилась я Божией Матери о помощи. Вот, положили меня на операционный стол, сделали укол, и я исчезла. Потом вижу себя издали на операционном столе, профессор и ассистенты хлопочут надо мною. Мне захотелось выйти в коридор. В коридоре вижу идущую навстречу мне Божию Матерь.

— Я услышала твои молитвы. Ты будешь здорова, — сказала мне Божия Матерь. И я опять исчезла.

После операции я почувствовала себя совсем по-другому. Я ожила. С меня свалилась тяжесть болезни.

Тамара Григорьевна доложила об услышанном от больной профессору. Он отнесся к этому с большим недоверием и сказал:

— Вот буду оперировать, посмотрю. Успешно окончив операцию, профессор, бледный, подошел к окну и... перекрестился.

 

Не умолчим никогда

Непослушание приводит к плохим последствиям. Это прописное правило известно всем детям и взрослым, однако далеко не все его выполняют.

Не выполнял его и мой сын Владимир, шестнадцатилетний мальчик, страстный рыболов. Застав его однажды в пионерском лагере стоящим с удочкой по пояс в холодной Москве-реке, я ему строго сказал, что этого делать не следует, можно сильно простудиться. Но он, как выяснилось позже, пренебрег моим наказом и в результате очень опасно заболел. В тяжелом состоянии он был отправлен в Боткинскую больницу, где его лечили опытные врачи под наблюдением профессора Вотчела.

Лечение не было успешным. По выходе из больницы у него продолжались тяжелые сердечные приступы. Тот же результат получился и после лечения в Институте ревматологии, где его лечили под наблюдением известного ревматолога Нестерова. Врачи сказали, что даже при улучшении состояния ему обеспечен пожизненный порок сердца. Сын был освобожден «по чистой» от службы в армии.

Можно представить, какая это была скорбь для нас, его родителей. Мы долго и неотступно молились перед иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в храме Преображения на Большой Ордынке. И хотя наши молитвы, казалось, были безрезультатны, мы не теряли надежды на помощь Божией Матери и продолжали еще горячее, еще неотступнее молиться. Наша молитва не была посрамлена. Владычица сжалилась над нами.

8 ноября 1961 года сын, как обычно, лежал и жаловался на сердце. Жена вышла ненадолго к соседям, а я собирался идти в храм к обедне к «Скорбящей», так как это был третий день празднования в честь Ее иконы, и хотелось опять пойти помолиться.

Вдруг сын сказал:

— Папа, открой форточку, душно.

Я полез открывать форточку, которая была высоко. Открыв форточку, я оступился, сорвался со стула и упал на пол на руку, почувствовав невыносимую боль в руке, мгновенно распухшей.

Сын в испуге соскочил с дивана.

— Папа, что с тобой?

Боль в руке была ужасная, я не мог встать. Сын помог мне подняться. Я в изнеможении лег на кровать отдохнуть.

— Надо ехать к Склифосовскому, у тебя, наверное, перелом, — сказал сын и стал одеваться. — Я тебя провожу.

— Тебе же нельзя подниматься с постели! Что ты делаешь?! Ложись немедленно! — прокричал я.

Но сын меня не слушал. Оделся, помог мне надеть кое-как пальто и сказал твердым голосом, не терпящим возражения:

— Едем!

В Институте им. Склифосовского перелом подтвердился. Мне наложили гипс. Боль утихла.

— Я провожу тебя домой и сразу поеду к «Скорбящей», — сказал я.

— Поезжай к «Скорбящей», — ответил сын, — а я сам поеду домой. Со мной ничего не случится. Привез же я тебя сюда.

Возражать было бесполезно. Сын настаивал, чтобы я немедленно ехал в храм благодарить Пречистую, так как он чувствовал себя хорошо.

На другой день, 9 ноября, я повез сына в Институт ревматологии, так как перед праздниками на этот день нам дали путевку для повторного лечения сына.

Приезжаем в приемное отделение. Сына осматривает врач, лечивший его ранее. Удивленно пожимает плечами, напевая себе под нос какой-то мотив. Звонит по телефону, просит спуститься в приемное отделение двух других врачей. Те, в свою очередь, осматривают сына, пожимают плечами, переглядываются, расспрашивают наперебой сына о самочувствии. Снимают электрокардиограмму, опять осматривают. Лечащий врач говорит:

— Пусть он побудет пока дома. Сейчас у него вполне нормальное сердце.

Когда мы вышли из института, сын сказал мне:

— Надо немедленно ехать к «Скорбящей», благодарить за исцеление.

— Сейчас два часа дня, — ответил я ему, — храм закрыт. Поедем к святителю Алексию, мы ведь тоже просили его молитв об исцелении.

Мы поехали в Богоявленский собор, приложились к мощам святителя Алексия и благодарили его за оказанную нам помощь. Само собой разумеется, что мы были потом с горячим благодарением у «Скорбящей». Я и жена каждый раз, когда бываем у «Скорбящей», благодарим Пресвятую Богородицу за Ее милости к нам, грешным. Они не ограничились исцелением сына.

В самом конце 1961 года я стал страдать непроходимостью пищевода. Пища застревала где-то в середине пищевода, и хотя проглатывалась мелкими, хорошо разжеванными кусочками, но с большой болью в пищеводе.

Есть хотелось, но есть было почти невозможно. На меня нашла тоска. В таком удрученном настроении я пошел в Рождественский сочельник утром к «Скорбящей», чтобы помолиться о помощи. Становлюсь на левый клирос для пения. Из алтаря выходит иподиакон Геннадий (теперь он протодиакон), идет прямо ко мне и говорит:

— Идемте со мной, сейчас облачитесь в стихарь и будете прислуживать: у нас не вышел один иподиакон.

Я облачился. Мне дали нести архиерейский омофор во время аллилуария. Когда я нес омофор и после, когда стоял с ним в алтаре при чтении Евангелия, я чувствовал себя как на небе, бесплотно.

Возвратясь домой, я с опаской, как всегда в последние дни, приступил к еде. Пища проходила свободно. Никакой боли и стеснения. Как будто со мной ничего до этого не было. Я ликовал и со слезами благодарил нашу Заступницу.

В последующем в разные годы у меня дважды повторялась такая же непроходимость пищевода, и каждый раз я получал исцеление после усердной, горячей молитвы перед иконой «Всех скорбящих Радость» на Ордынке.

У нас сложилась традиция: обязательно посещать Скорбященский храм в дни празднования 5, 6, 7, 8 ноября в честь первого исцеления от иконы Богоматери тяжко болящей Евфимии триста лет назад, и еще, и еще раз благодарить Владычицу за исцеления наших болезней.

Сыну сейчас пятьдесят лет. Лет пять назад он свободно и безболезненно поднимал до девяноста килограммов. Как-то раз его вызвали на медицинское переосвидетельствование. После всестороннего обследования врач-кардиолог сказал:

— Я не верю, что у вас был ревмокардит. Это какая-то ошибка.

Мы-то знаем, что это за «ошибка», и снова, и снова благодарим Пречистую Богоматерь. И никогда не умолчим говорить об этом.

 

Крещенская вода

В беседах нередко бывает: начнут об одном, а закончат совсем о другом. Потом удивляются, как далеко ушли от начатой темы.

Так получилось и в этот раз: начали о летнем отдыхе, а затем, к слову пришлось, разговорились о человеческой душе. Один из собеседников сказал:

— Чужая душа — потемки. Эта старая истина особенно справедливо заявила о себе в недалеком прошлом, когда человек далеко не все мог сказать, что у него на душе.

— Правильнее будет сказать: потемки извне, — заметил другой собеседник, — а еще правильнее: чужая душа — уравнение с неизвестными, так как «душа» и «потемки» далеко не синонимы. Справедливость своей формулировки поясню примером.

У нас в институте работал кандидат экономических наук Марк Маркович. Это был многогранно образованный, высокоодаренный человек, обладавший к тому же изумительной памятью. Он цитировал наизусть целые страницы из произведений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, из сочинений классиков художественной литературы, из Священного Писания. Мог подолгу аргументированно и интересно говорить на любую гуманитарную тему.

Однажды, незадолго до какого-то церковного праздника, секретарь парторганизации предложил Марку Марковичу провести атеистическую беседу. Марк Маркович наотрез отказался, ссылаясь на то, что он совершенно несведущ в вопросах религии, что он профан и невежда в этом отношении. Сколько ни старался убедить его секретарь в том, что Марк Маркович успеет для беседы что-нибудь прочесть, что при его эрудиции беседа получится отличной, ничего не помогло — секретарь получил категорический отказ.

Кто знает, быть может, не потемки были на дне души Марка Марковича, а светлое «Святая святых», доступное только первосвященнику. Икс не был найден. Уравнение осталось нерешенным.

Включилась в разговор собеседница, внимательно слушавшая высказывания своих товарищей.

— Можно согласиться, — сказала она, — что чужая душа — уравнение с неизвестными, но надо добавить, что эти неизвестные: иксы, игреки, зеты и т. д. вдруг становятся известными, сияя неизреченным светом. Казалось бы, засохшая неизвестная сторона души исцеляется, оживает и расцветает, как библейский жезл Аарона. Я тоже поясню это фактом, свидетельницей которого мне довелось быть.

В нашей министерской квартире в 50-х годах жил видный работник А.А. Он и его жена Т.М. отличались добротой и какой-то органичной тактичностью по отношению к окружающим. А.А. приходилось очень много работать. Он уезжал на работу около десяти часов утра, а возвращался в четыре, а нередко в пять часов утра. Естественно, что такая нагрузка не могла пройти бесследно для его здоровья. Он слег, опасно заболев бессонницей и сердечной болезнью.

Возможно, что при его состоянии он был нетранспортабелен для помещения в больницу, а может быть, сам не пожелал туда ехать, но только он остался дома. Каждый день к нему являлся врач. Каждый день, к вечеру, их приходящая домашняя работница приносила пять кислородных подушек, которые к утру расходовались.

Однажды Т.М. попросила меня срочно дать ей для А.А. стакан воды, так как она не может отлучиться от больного. Я с ходу налила из графина, стоявшего на столе, стакан Крещенской воды и с мысленной молитвой: «Господи, верю, Ты все можешь, если хочешь. Дай ему исцеление», — подала Т.М.

В те времена говорить о вере в Бога, тем более с руководящими работниками, было неудобно. Поэтому с Т.М. на эту тему я никогда не говорила. Т.М. не знала, что я верующая и, естественно, не знала, какую воду я ей дала. На другой день утром, когда я уходила на работу, мне бросилось в глаза, что кислородные подушки висели в прихожей нетронутыми, и поразило отсутствие обычной в последние дни суеты, все было тихо. На ходу промелькнула мысль: «Не умер ли?»

Когда в обеденный перерыв я пришла домой, Т.М., какая-то порозовевшая, спокойно спросила меня:

— Что вы дали мне вчера в стакане?

— Крещенской воды, — ответила я.

Т.М. вздрогнула, слезы ручьями потекли из ее глаз. Она бросилась мне на шею, обнимала и целовала меня, повторяя:

— Спасибо, спасибо, спасибо... Вечером она мне рассказала:

— А.А. чувствовал себя, как в последние дни, плохо. Вдруг попросил попить воды. Я ему дала из вашего стакана. Случилось необычное для этих дней: он спокойно и крепко заснул и проснулся лишь днем. Первыми его словами были: «Т., что ты мне дала вчера попить? Я попил, и мне вдруг стало так легко и даже радостно, никакой боли и тяжести на сердце, голова какая-то свободная и беззаботная, и я заснул так, как спал только, наверное, в детстве». Врач, очень удивившийся происшедшей положительной перемене в состоянии А.А., казал:

— Дело идет на поправку.

Вскоре А.А. совершенно выздоровел и приступил к работе. Я заметила, что Т.М. стала относиться ко мне особенно тепло, но никогда не говорила о Крещенской оде. Как будто ничего не произошло. Однако я чувствовала, что в ней произошла какая-то светлая перемена.

Как-то раз домработница готовила к стирке белье. Когда стала выворачивать наизнанку наволочку Сереженьки, двухлетнего сынишки Т.М., на стол выпал нательный крестик. Домработница недоуменно пожала плечами и с удивлением, посмотрев на меня, сказала:

— Непонятно, откуда этот крестик?

Я ничего не ответила, но подумала: «Это Т.М.».

Шло время. Однажды к Т.М. и АА. приехала погостить М., сестра Т.М. Это была простая, добродушная женщина. Настоящая русская душа, какие уже в то время встречались все реже и реже. Она быстро покорила меня своей открытостью и бесхитростностью. Мы подружились.

Один раз мы разговорились с ней о вере в Бога.

— Я — верующая с детских лет. Так воспитывали нас родители, — сказала A.M., а вот Т. под влиянием атеистической пропаганды и окружения, в котором она оказалась, отошла от веры. А ведь когда-то пела в церковном хоре. Как я рада, что теперь она, между нами говоря, снова верующая. Видно, Господь ее призвал.

— Как же это случилось? — спросила я.

— А.А. чудесно исцелился от тяжелой болезни. Она раскаялась в своем отступничестве, исповедалась и причастилась. В благодарность за исцеление А.А. дала обещание крестить Сереженьку и это обещание выполнила.

Я не стала из тактичности расспрашивать A.M. о подробностях. Да в этом и не было необходимости: подробности мне были известны. Однако одно уравнение с неизвестными осталось нерешенным. Это — А.А., Осталось неизвестным: узнал ли А.А., что дала ему пить Т.М.? Если узнал, то как к этому отнесся? И вообще, что у этого спокойного, терпеливого, необыкновенно тактичного человека хранилось в тайниках души? Все это осталось неизвестным.

Но какова же святая благодатная сила Крещенской воды! Эта сила исцелила тяжело болящего, возвратила Церкви Божией отошедшую от нее, привела к Святому Крещению младенца!

Собеседница замолчала... Все задумались... Заговорили, кто куда пойдет за Крещенской водой.

 

«Целительнща »

Сегодня, в день празднования в честь иконы Божией Матери, именуемой «Целительница», хочется сообщить о вспомнившемся случае чудесной помощи Богоматери в наше время.

К одной молящейся на всенощной в храме Воскресения в Сокольниках подошла женщина и спросила:

— Вы не знаете, где здесь икона «Целительница»?

— Знаю, я проведу вас к ней, но сейчас много народа, не стоит толкать и беспокоить людей. Давайте лучше подождем.

Когда народу поубавилось, женщины подошли к малозаметной иконе, перенесенной сюда из храма на Преображенской площади, уничтоженного в 1964 году.

Женщина, спрашивавшая об иконе, встала на колени и усердно молилась перед ней. Когда она кончила молиться и приложилась к иконе, первая женщина спросила ее:

— У вас, наверное, кто-то болен?

— Слава Богу, теперь никто не болен. Была тяжко больна я, но Божия Матерь исцелила меня, — женщина заплакала, вновь встала на колени и опять стала восторженно молиться.

Видно было, что это — молитва благодарения. После молитвы она поведала следующее:

— Я тяжело заболела. Мне предстояла очень сложная операция. Врачи предупредили, что в успешном исходе операции они не уверены, но другого способа лечения нет.

Я стала горячо молиться Божией Матери о помощи. И вот, во сне, я увидела пришедшую ко мне нашу Заступницу. Во мне все сразу как-то перевернулось. Я не могу точно выразить словами, что со мной произошло. Одно совершенно ясно: мне было необыкновенно легко.

— По твоей вере ты получишь исцеление, — сказала Она, — будь здорова и благодари Меня в Сокольниках перед иконой «Целительница».

На этом сон прервался. Я проснулась, полная радости.

Я выздоровела без операции, что крайне удивило врачей.

Вот я и пришла благодарить «Целительницу», и буду Ее всегда благодарить.

Об этом мне рассказала женщина, показавшая исцеленной икону «Целительница». Однако эта женщина была так поражена чудом, что не спросила у исцеленной ни имени, ни фамилии, ни чем она была больна. Но, видно, так и надо. Что дано по вере — основано на вере, требует веры и не нуждается в дополнительных доказательствах.

Счастливы и блаженны имеющие горячую веру. Они получают то, что недоступно маловерам.

Господи, умножь в нас веру!

 

От Иверской

Было начало второй половины короткого зимнего дня. Протоиерей отец Димитрий, настоятель храма Святого Апостола и евангелиста Иоанна Богослова под Вязом (на Новой площади. Сейчас в этом здании Музей истории и реконструкции города Москвы) , только что закончил подготовку проповеди на очередной воскресный день и хотел прилечь отдохнуть, как вдруг у парадной двери позвонили.

— Кто бы это мог быть? — подумал отец Димитрий и на всякий случай надел рясу.

— Батюшка, вас спрашивает какой-то незнакомый господин, — сказала горничная Вера, постучав в дверь кабинета.

Отец Димитрий пошел в переднюю. Там он увидел интеллигентного, молодого, но совершенно лысого человека.

— Батюшка, я пришел к вам исповедаться и причаститься.

— Приходите завтра к обедне.

— Не могу, у меня очень срочное дело.

— Ну, тогда пойдемте в храм.

Отец Димитрий зашел к церковному сторожу за ключами и привел незнакомца в храм.

— Прежде чем начать исповедь, я хочу узнать, что у вас за срочное дело?

— Я сейчас поеду на Ваганьковское кладбище и там застрелюсь. Но перед этим я хочу покаяться в этом своем тяжком грехе и причаститься.

— Если вы действительно раскаиваетесь в вашем поистине очень тяжком намерении, то вот сейчас перед крестом и Евангелием откажитесь от своего намерения -только тогда я смогу быть свидетелем вашего покаяния и разрешить вас от вашего греха.

— Батюшка, я этого сделать не могу, я твердо решил покончить с собой.

— Что заставило вас принять такое решение?

— То, что я — лысый. Эта мысль меня постоянно преследует. Даже ночью мне снятся тяжелые сны, напоминающие мне о том, что я лысый. Я попробовал лечиться перуином — средством, столь рекламируемым в газетах и журналах, пробовал лечиться другими средствами — ничего не помогает. Мне советовали носить парик, но мысль, что, нося парик, я буду обманывать людей, меня еще больше угнетает. Я очень люблю детей, хочу, чтобы у меня была хорошая семья, но за меня не идут замуж из-за того, что я лысый. Даже на службе из-за того, что я лысый, ко мне относятся с каким-то опасением и предубеждением.

— Вот что, мой дорогой, я исповедую и причащу вас тогда, когда вы поистине раскаетесь в этом ужасном грехе и забудете о самоубийстве. А теперь вы обязательно исполните мой совет: пойдите прямо сейчас к Иверской и попросите Божию Матерь с умилением и слезами и с той верой, с которой вы, наверное, молились о своих нуждах в детстве. Помолитесь, чтобы Богоматерь помогла вам избавиться от вашего кошмара и греха.

Отец Димитрий с большим чувством благословил молодого человека:

— Да будет наша Заступница с вами!

Отец Димитрий заметил, что молодой человек ушел несколько успокоенным.

Прошло месяца два. Однажды после обедни, когда отец Димитрий давал крест, ко кресту подошел молодой человек и радостно спросил отца Димитрия:

— Батюшка, узнаете ли вы меня?

Отец Димитрий, хотя и с трудом, узнал приходившего к нему исповедоваться: голова его была украшена порослью густых волос.

— Узнаю и готов вас исповедовать, как только все приложатся ко кресту.

Молодой человек рассказал отцу Димитрию следующее:

— Я вышел тогда от вас несколько успокоенным, но с твердым намерением застрелиться. Револьвер лежал у меня в кармане. К Божией Матери в Иверской часовне я обратился с короткой молитвой. Молился со слезами и просил: «Пресвятая Владычица, прости и спаси меня». Вышел из часовни и — прямо на извозчика: «Вези к Ваганьковскому кладбищу». Больше я ему ничего не сказал, был очень расстроен.

Везет меня извозчик да нет-нет — оглянется на меня, как будто хочет что-то спросить. Было уже совсем темно, когда подъехали к кладбищу. Извозчик опять повернулся ко мне и спрашивает:

— Где остановиться? Может быть, вы к бабушке едете?

— К какой бабушке?

— А вот тут неподалеку живет, все Богу молится, пользует, у кого волосы не растут.

Мне почему-то стало стыдно.

— Да, я к ней, — ответил я, смутившись, — только не знаю точно, где она живет.

Пропускаю подробности встречи с дряхлой старушкой и лечения. Вы, батюшка, видите его результат. Истинно каюсь в моем грехе и благодарю Божию Матерь за явную Ее помощь.

Отец Димитрий совершил исповедь и Причащение Святых Христовых Тайн. После Причащения сияющий причастник со слезами на глазах сказал отцу Димитрию:

— У меня сейчас так светло, легко и радостно на душе, как еще никогда не было. Владычица и для меня -самого грешного — отверзла райские двери.

Отец Димитрий велел причастнику немедленно пойти к Иверской и отслужить благодарственный молебен.

 

Григорий Иванович и его друзья

«Скорая помощь»

В одну из весенних ночей 1908 года вдоль Серпуховки бежал по направлению к Стрелке человек, одетый весьма просто: поддевка, сапоги, картуз. У Стрелки его остановил городовой:

— Откуда, куда, почему бежишь?

— Я сторож церкви Вознесения. Матушка послала меня в Павловскую больницу за доктором. Батюшка отец Алексий задыхается.

— Зачем тебе бежать в Павловскую больницу? Вот рядом, в переулке, в третьем доме за аптекой, живет доктор Смирнов. Молодой, но, говорят, хороший.

— Иван! — крикнул городовой дежурившему неподалеку дворнику. — Сведи его к доктору Смирнову.

Вскоре городовой увидел сторожа и доктора, торопливо выходивших из переулка. У аптеки они взяли извозчика и помчались к храму.

 

Промысл Божий

Второй священник церкви Вознесения Алексий заболел внезапно. К вечеру он почувствовал боль в горле, жар. Ночью горло распухло, и дышать стало трудно. Матушка, отослав церковного сторожа за доктором, опустилась на колени перед киотом с иконами и стала молиться. Во время молитвы во входную дверь квартиры позвонили. Матушка открыла дверь. Вошел незнакомый молодой человек лет двадцати шести, выше среднего роста, хорошо одетый, широкоплечий, с карими глазами, с небольшими усами и короткой эспаньолкой, очень шедшей к его приветливому взору и доброй улыбке.

Это был врач Григорий Иванович Смирнов. Осмотрев больного, он коротко спросил:

— Дети есть?

— Есть.

— Большие?

— Нет, маленькие.

— Здоровы?

— Здоровы.

— Где их комната?

Матушка показала отдельную комнату, где спали дети.

— Немедленно забирайте детей и уезжайте куда-нибудь к родным или знакомым. У батюшки — дифтерит. Есть кому остаться ухаживать за батюшкой?

— С нами живет моя сестра. Сейчас спрошу ее: останется ли?

Вера Ивановна — так звали девушку — охотно согласилась остаться.

Врач прописал лекарства, дал Вере Ивановне необходимые наставления об уходе за больным и ушел...

Дифтерит у отца Алексия был в тяжелой форме. Григорий Иванович регулярно приходил к больному. Лечение, с Божией помощью, проходило успешно, чему способствовал весьма заботливый уход Веры Ивановны, аккуратно и точно выполнявшей все указания врача...

Когда отец Алексий выздоровел, Григорий Иванович сделал предложение Вере Ивановне и попросил ее руки у ее матери (отца не было в живых). Согласие было дано. Осенью отец Алексий обвенчал Григория Ивановича с Верой Ивановной, и они зажили душа в душу. Однажды в компании знакомых и друзей Григорий Иванович сказал :

— Моей превосходной свахой был дифтерит. Но, впрочем, это в шутку. Если вдуматься глубже, то для меня и для Веры Ивановны в болезни отца Алексия я вижу Промысл Божий.

 

Григорий Иванович

Известность Григория Ивановича как очень опытного врача с широкой эрудицией быстро распространилась по нашей округе. Его наперебой приглашали к больным. Вскоре он поступил ординарным врачом в Павловскую больницу, куда переехал с Верой Ивановной. Наряду с работой в больнице Григорий Иванович имел большую частную практику.

Григорий Иванович очень любил детей, может быть, потому, что у него их не было. Поэтому он перешел в детское инфекционное отделение больницы, где потом стал заведующим. Дети, чувствуя глубокую любовь к ним Григория Ивановича, не оставались в долгу и по-своему выражали бесхитростную ответную любовь. Говорили, что, когда он утром входил в свое отделение, выздоравливающие дети, ласкаясь, буквально облепляли его. Каждый норовил о чем-то спросить и тут же получал ответ, нередко шутливый и всегда ласковый. На улице Григорию Ивановичу приходилось почти все время повторять слово «здравствуйте», отвечая на приветствия прохожих — родителей его пациентов, самих пациентов либо бывших пациентов. Зачастую его останавливали для получения тут же на улице врачебной консультации. Он иногда шутливо говорил, что для быстроты уличного передвижения ему неплохо бы иметь шапку-невидимку.

 

Друзья

Григорий Иванович был частым богомольцем монастырского Троицкого собора, где всегда стоял слева от настоятельского места. В монастыре он подружился с иеромонахом Иасоном и иеродиаконом Виталием. Он подолгу беседовал с ними, гуляя после службы по аллее монастыря. Почти всегда приносил им какие-нибудь гостинцы.

Основой дружбы высокообразованного врача с простыми, необразованными людьми — отцом Иасоном и отцом Виталием — являлось, видимо, сходство их характеров. Все трое были добродушными, веселого нрава и очень любили шутить. Однако эта веселость далека была от легкомыслия и маловерия. Несмотря на многие скорби и испытания, перенесенные отцом Иасоном и отцом Виталием, они всегда оставались верны Церкви, а отец Виталий, говорят, сподобился даже мученической кончины.

Ко всему, что касалось благочестия в храме, отец Иасон относился со строгой ревностью. Однажды Коля Журко мне поведал, как после службы он и его брат Миша разбаловались в алтаре. Неожиданно в алтарь вошел отец Иасон. Увидев непристойное поведение братьев, он резко и строго осадил их и дал каждому по хорошему подзатыльнику.

«Ну, теперь Владыка выгонит нас и запретит нам прислуживать», — с большой тревогой подумал Коля.

Но ничего подобного не случилось. Не таков был отец Иасон. При каком-либо непорядке в храме он тут же чинил строгую расправу сам и никогда никому не жаловался. О проступке братьев отец Иасон также не сказал ни Владыке, ни наместнику отцу Герасиму, и Коля с Мишей продолжали выполнять свою детскую службу.

Отец Иасон и отец Виталий монашествовали давно. Они запомнились мне еще со времени настоятельства архимандрита Иоакима.

Отец Иасон был не выше среднего роста и очень полон, что оставляло впечатление круглости и шарообразности его фигуры. Он был уже в пожилом возрасте. Волосы и борода у него были густые и седые, но глаза смотрели жизнерадостно, даже весело, а голос — тенор -был чистый и звонкий. Его выразительные возгласы и чтение, особенно чтение шестопсалмия, привлекали своей монастырской простотой. Проповедей он, кажется, не произносил; во всяком случае, я не помню, чтобы это было. Когда к нему обращался кто-нибудь из богомольцев за советом по поводу сложного обстоятельства, он начинал свой ответ с того, что говорил: «это дело обоюдоострое», а потом уже продолжал советовать. Запомнилась его своеобразная походка. Он ходил подвижно и бодро, четко откалывая каблуками шаг. Бывало, идешь по тротуару у Павловской больницы и слышишь далеко за собой: «чок-чок», «чок-чок». Думаешь: на-

Отец Виталий по своей внешности был противоположен отцу Иасону. Он был намного моложе отца Иасона и худощав. Туловище у него было перекошено, отчего он сильно прихрамывал; голова вытянутая, как бы немного сплющенная с боков; рот перекошен в противоположном направлении по отношению к перекосу туловища; волосы редкие, с плешью; голос глухой. Если от отца Иасона так и веяло здоровьем, то отец Виталий производил впечатление нездорового, несчастного человека. Однако недуг не одолел его, и он был так же жизнерадостен, как и отец Иасон. Отец Виталий и отец Иасон были большими друзьями. Они почти не разлучались. Когда из монастыря шел куда-нибудь отец Иасон, его догонял, прихрамывая, отец Виталий.

 

«Даниловский филиал»

Григорий Иванович по субботам и накануне больших праздников приглашал к себе, на обширную квартиру в больнице, своих друзей — отца Иасона и отца Виталия — служить всенощные для его престарелой больной тещи, никуда не выходившей из дома. Ко всенощным приходили пожилые соседи, набиралось до двадцати молящихся. Все они были очень благодарны Григорию Ивановичу за доставляемую им духовную радость. Григорий Иванович подчас шутил, что у него на квартире открыт «Даниловский филиал». Так продолжалось до кончины тещи.

 

Диагноз

Вскоре после войны скончалась Вера Ивановна, и Григорий Иванович остался бобылем. Одиночество не опустило его. Каждый день, в одно и то же время, он, подтянутый, прямой, хорошо и опрятно одетый, шел с сумкой в магазины; приветливо здоровался со знакомыми и, несмотря на свою занятость на работе и по самообслуживанию, находил время помочь каждому, кто обращался к нему с просьбой по лечебным нуждам. Это был подлинно народный врач.

Как-то летом, году в 1955-м, я встретил Григория Ивановича на улице. Разговорились. Я спросил, как он себя чувствует.

— Сейчас — слава Богу, но скоро наступит трудное для меня время и придет конец земной жизни. У меня рачок.

— Что вы, Григорий Иванович, по вам это не видно. Выглядите вы хорошо.

— Это — пока, но рачок у меня есть, и застарелый. Я, как врач, это хорошо знаю, все симптомы у меня налицо.

— Что-то не верится. Вы так спокойно говорите, как будто дело касается не вас, а кого-нибудь из пациентов.

— Спокойно говорю потому, что я уже прожил свою жизнь — мне за семьдесят, — и прожил ее неплохо. Правда, в конце, по воле Божией, придется помучиться, но это для покрытия моих грехов, а там — вечная жизнь.

 

Основа здоровья

Мне не хотелось продолжать, возможно, неприятный для него разговор о его здоровье, и я сказал:

— Григорий Иванович, я давно хотел вас спросить: от чего, в основном, зависит здоровье человека?

— От душевного равновесия и спокойствия. Это скажет вам, пожалуй, любой врач. А душевное равновесие и спокойствие зависят от духовного настроения человека, от его нравственного состояния. За время моей долголетней врачебной практики мне пришлось наблюдать многих людей, и я, .как врач, должен засвидетельствовать, что русскому человеку лучший духовный настрой, лучшее нравственное состояние дает Христос. Христос дисциплинирует, Христос учит подлинному самоотвержению, жизни для других, это — основа для бесконфликтной, спокойной жизни. Ведь причиной нервозности, раздражительности, конфликтов, в конце концов, является себялюбие, эгоизм, жизнь для себя. Такая жизнь не ведет к спокойствию и душевному равновесию. При такой жизни человек не может быть здоровым нравственно, а следовательно, и физически. Конечно, жизнь для других, самоотречение — это тяжелое иго и бремя для эгоиста. К такому бремени приучает Христос. Помните святые Его слова: «...Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть». Мне возразят, что жить для других человек может и без Христа — все зависит от того, как он воспитан. Я на это отвечаю, опять-таки как врач, наблюдавший многих людей: воспитание без Христа ничего не дает русскому человеку. Помните, с каким сожалением восклицает Александр Блок: «Свобода, свобода — эх! эх! без креста». Без Бога русский человек в своей массе неизбежно скатывается к жизни для себя со всеми ее отрицательными для нравственности последствиями. Русскому человеку нужен Бог, как воздух нужен. Это хорошо поняли наши предки, принявшие Православную веру.

 

Причины выздоровлений

— Григорий Иванович, я хочу вас еще спросить: отчего выздоравливает больной?

— Ваш вопрос не простой и не праздный. Отвечу на него так: больной выздоравливает от лекарств, от хирургического скальпеля, от крепости организма и от духа. Известная пословица «В здоровом теле — здоровый дух» не всегда верна. Иногда оказывается, что в больном теле — здоровый дух. В лечебной практике нередки случаи, когда безнадежный больной, приговоренный консилиумом врачей к смерти, вдруг неожиданно для этого консилиума выздоравливает. Консилиум учел действие лекарств, учел сопротивляемость организма, но не учел силу духа, которую вообще трудно да и невозможно учесть. Это похоже на войну. Даже гениальные полководцы ошибались, когда они, думая, что победят только количеством войск и силою оружия, и не учитывая духовную силу противника, проигрывали сражения и целые войны. В истории таких примеров достаточно. «Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя» , — говорит нам Евангелие. Это часто и происходит с выздоравливающим безнадежным больным. Врач должен проникать в сокровенные тайники больного. И вот, когда начинаешь проникать в эти тайники, видя, как безнадежный больной вдруг выздоровел, неожиданно для себя узнаешь поразительные вещи. Доверительно расспрашивая больного или его близких, узнаешь, что об этом больном усердно, со слезами молились, и он получил исцеление.

Или узнаешь, что больного помазали маслом из лампады преподобного князя Даниила, и больной получил исцеление. Третьему принесли в больницу артос, и он его с верой принимал и получил исцеление. Четвертого соборовали, исповедовали и причастили Святых Христовых Тайн, и он получил исцеление. Исцеления! Исцеления явные. Врачи тут ни при чем. Это известно многим врачам, и поэтому верующие врачи — не редкость. Велика сила Таинства исповеди, велика сила Причащения Святых Христовых Тайн. Человеку эту тайну не постичь, он может только ощутить на себе действие этой силы. Говорят: «Мы заменим церковные обряды обрядами гражданскими». Но кто так говорит, тот не знает, что в церкви, кроме обрядов, есть еще святые Таинства, которые ничем не заменишь. Здесь действует Божественная благодать. И вот эта-то благодать «немощная, врачующая и оскудевающая, восполняющая...» и поднимает безнадежно больного с постели...

В это время к нам подошел какой-то знакомый Григория Ивановича, и разговор перешел на другую тему, интересовавшую подошедшего.

 

Преставление

Если мне не изменяет память, в 1957 году я узнал о кончине Григория Ивановича. Он умер от рака желудка. Только он ошибся, ожидая мучений в покрытие своих грехов. Говорили, что он скончался спокойно, заснув сном праведника.

12102